Быть внимательно послушным своему ребенку

В ТРАФАРЕТАХ ВНЕШНЕГО БЛАГОЧЕСТИЯ

— Отец Алексий! Вы много пишете о проблемах расцерковления детей, когда те становятся подростками. Но ведь это случается не «вдруг». Много негативного закладывается родителями, пусть и невольно, еще в раннем детстве. Мне довелось побывать на соборовании в доме у одного пожилого священника, которого многие считали старцем. Батюшке помогала молодая женщина с шестилетним сыном, которая называла себя его келейницей. Мальчик бойко читал Апостола, его хвалили. Но во время  длинного молебна, стоя на коленях, он, утомившись, начал вертеть головой – поглядывая на соседей (всего-навсего!). Мама с яростью дала ему подзатыльник и свирепо прошипела: «Ты как себя ведешь, нечестивец?! Погоди – я с тобой разберусь после! Будешь весь вечер на коленях Евангелие читать!» Как определить границу между разумным запретом и требованиями, непосильными для ребенка?

— Вопрос заключается в том, насколько родители понимают, что ребёнок – это не область их личных амбиций и личного владения. С самого начала, особенно людям верующим, легче понять, что ребёнок принадлежит, прежде всего, Господу Богу, что вообще, всё, что происходит в этом мире: и рождение детей и воспитание детей – происходит не для того, чтобы мы сделали себе клона или вырастили чадо, исходя из своих амбиций, гордости, тщеславия, а для того, чтобы мы услышали зов Божий, который призывает ребёнка к какому-то важному делу в жизни. Поэтому так часто мы употребляем слово «призвание».

А ведь призвание всегда имеет какой-то источник. Когда мы говорим: вот у меня такое-то призвание — понимаем ли: а кто нас призвал? И если мы всё-таки задаёмся этим вопросом и понимаем, что призывает именно Господь, то задача родителей — всё это время очень быть внимательно послушным своему ребёнку. Что значит «послушным своему ребёнку»? Значит – постоянно в него вслушиваться, постоянно его чувствовать, постоянно как-то его постигать, постоянно понимать его внутреннее устроение, призвание. Видеть его сильные стороны, видеть его слабые стороны, его реальные возможности. И тогда, конечно, ребёнок, воспитанный в таком послушании к нему, сам становится послушным и вдумчивым. Он сам поймет, почему родители могут его строго наказать, или к чему-то призвать, или вот поговорить с ним строгим тоном. Даже поставить для него какие-то рамки – ведь начинает понимать, что это взаимный процесс.

А часто у нас бывает иначе. К сожалению, в православных семьях случается, что родители пытаются втиснуть ребёнка в некий трафарет благочестия, который они схематически берут из книг, вычитывают о нем из разных статей, поскольку личного опыта благочестивой жизни у них самих не было. Недавно обратившиеся родители в своем детстве очень часто не имели опыта молитв, не имели опыта хождения в Церковь, не имели опыта поста и поэтому они не знают, что переживает ребёнок в его детской религиозности. Они не понимают, как ребёнок переживает исповедь, не догадываются, как переживает  молитвы, как переживает (или «переносит»?) длинные богослужения. Им непонятны движения детской души, им кажется, что раз написано: все должны стоять по струночке – значит, все должны стоять по струночке. Если есть утренние и вечерние молитвы, значит, нужно их вычитывать полностью – без всяких сокращений. А если семилетний ребенок даже не знает смысла молитвы «Отче наш», не понимает, что такое «сущий на небесех», что такое «хлеб наш насущный даждь нам днесь»? Тогда как родители должны научить сына или дочь осмысливать молитву, то есть сделать каждое ее слово понятным для них.  Без этого, получается, что ребенок должен молиться не для Бога, а «вычитывать» длинное непонятное ему правило – для того, чтобы родители могли себя успокоить: вот какое у меня чадо, посмотрите, почувствуйте, какое в нашей семье благочестие…

И ребёнок становится заложником этих родительских амбиций, а в конечном итоге он лишается любви и понимания. Внешне, пока родители могут его заставить, он будет в Церкви, жить якобы по послушанию, формально участвовать в обрядовой стороне церковной жизни. Но он все равно не будет с Богом. К тому же в детстве все решали за него, не научили самостоятельности, не помогли сформировать критическое мышление, умение думать, рассуждать – все давалось «готовеньким». Ребенок по-детски воспринимал хорошие вещи, но не пропускал их через себя. Как в такой ситуации может появиться сознательная вера? Поэтому у подростка «вдруг» появляются другие ценности, иногда весьма далекие от православия, он становится управляемым, но уже не родителями. А потом может начать и бунтовать. Ведь ему не объясняли, зачем, для чего нужна вера, не говорили, зачем надо причащаться. А сам он и не спрашивал. А «бессмыслицу» с точки зрения подростка юное сердце воспринимает как неправду, как подмену. Мы все время рассчитываем, что раз он ходит с нами в церковь, если мы будем делать то-то или другое, то все обязательно само заработает, все само по себе сложится. САМО, без нашего кропотливого труда – не заработает! Подросток может начать все делать наперекор, даже сознательно совершая видимые грехи, чтобы родители поняли, что он имеет право жить своей жизнью.

ЗАЛОЖНИКИ РОДИТЕЛЬСКОГО ТЩЕСЛАВИЯ

— А нормально ли то, что 5-летнему ребёнку поручают публично читать Апостола? Это же прельщение для ребёнка – им все восхищаются…

— Неадекватных люди среди священников тоже встречаются – как и среди обычных людей, это надо понимать. Но есть какие-то вещи, которые не могут противоречить любви – с одной стороны, и которые не может постичь разум – с другой, но надо постоянно сочетать разумность и любовь. Пятилетний ребёнок может воспринимать Евангелие – но не потому, что он сам его много читает, а потому что его родители преподносят ему Евангельское слово, читая иногда ему перед сном, иногда объясняя смысл евангельских событий. Дети ведь существа интуитивные, они не рациональны, они очень эмоционально открытые, очень ранимые и доступные, поэтому всё, что воспринимает ребёнок, он воспринимает не на уровне разума или на уровне духа (потому что эти вещи в детях ещё не развиты).

Нет духоносных детей, не было у нас святых преподобных младенцев, святых преподобных отроков – это нонсенс, такой ребёнок ещё не родился. У нас есть дети-мученики, пострадавшие за веру, страстотерпцы.

Детская религиозность не связана с осознанием духовных понятий, не связана с глубокими духовными переживаниями. Она связана с детскими поверхностными, очень чистыми или очень радостными, или, может быть, сентиментально-трагическими чувствами. Дети просто искренне и горячо сопереживают – на своём детском уровне – Страстную неделю, распятие Господа, Пасху. Требовать от них подвигов – это безумие. Бывает, родители, читая описания жизни Феодосия Печерского, Сергия Радонежского, считают, что исключительность этих подвижников должна стать нормой и для их детей. Дескать, вот он – образец: такой-то святой не играл в детские игры, власяницу носил и так далее…  Но так не бывает в жизни, дети такими не бывают, и детства такого тоже не бывает. Не нужно никому такого детства, когда не играют в игры, сладкого не вкушают, не смеются, не улыбаются. Это не христианское детство. Когда мы читаем трафаретные (я бы заменила выражением «символические, своего рода «иконные»») описания детства святого, то нужно понимать, что детские года описаны именно так лишь потому, что никто не знает, какое у святого было детство на самом деле…

Есть, конечно, какие-то отдельные случаи особого вмешательства Божия в жизнь Его избранников в детском возрасте, как в житии преподобного Сергия, например, – и это вещи совершенно достоверные. А бывают моменты, которые переписываются в житии святого, как извод его жизни, потому что праведника люди обычно узнают на склоне его лет, когда он уже стяжал плоды Духа Святого. А что с ним было в детстве – никому не известно и вряд ли кто-то из подвижников так рассказал бы кому-либо о своём детстве, к примеру, в таких тонах: вот, мол, я был такой подвижник благочестия, что только в храм ходил, а с детьми в глупые игры не играл…

Вместо того чтобы воспитывать ребенка на настоящей культуре, на настоящей музыке, на настоящей литературе, на хороших фильмах – «нам дайте наше, православное». Но все эти низкосортные книги про «православных ежиков», про «православных жучочков» – это не православное, не духовное, это псевдоправославное, больное, то, что выросло из схемы… И если детям перед сном не читать хорошую литературу, подменяя сказки житиями святых, то они и к житиям будут относиться как к сказкам, они не воспримут их духовной реальности… Душа ребенка на этом этапе очень нуждается в символическом осмыслении добра и зла – через сказку, через притчу, через хороший рассказ, через хорошую, доступную ему, литературу. Мы же все это сами читали – почему же мы не хотим дать нашим детям?

Наши дети – они нормальные, настоящие дети, они должны играть в разные игры и в том числе глупые, они должны смеяться, они должны плакать, они должны уметь преодолевать обиды с помощью взрослых. Они любят сладкое, они любят весёлое, они любят мультики – это совершенно естественно и нормально. И если детей лишить их детства, у них никогда не будет юности, у них никогда не будет взрослости, у них никогда не будет настоящей, истинной, полной духовной жизни, потому что духовная жизнь человека складывается, как и жизнь его вообще, по-разному в различные периоды. Сначала он младенец, потом он отрок, потом юноша, потом уже муж, потом старик, и затем он с этой жизнью расстаётся, принося в Вечность свои земные плоды.

Нельзя переступить через эти этапы, все они складываются правильно, если складываются через воспитание в любви, а не в жёстких схемах каких-то идеологем. Христианское воспитание не может принять такую форму «благочестия», когда ребёнок становится заложником родительского «православного» тщеславия.

— В одной семье бабушка установила строжайшие молитвенные правила для детей: даже играть с молитвой! В храме эти дети, том числе 3–4-летние, стояли по струночке, не шелохнувшись, как привязанные к родителям, никуда шагу не смели ступить – все длинные часы службы даже головы не поворачивали.  Можно ли это назвать  благочестием?

— Не исключено, что этих детей так морально забили, задавили, что они беспрекословно подчинялись любому требованию. А если ребёнок в какой-то момент пребывает в состоянии задавленности, стресса (а значит — испуга), то для любого педагога, для любого психолога очевидно, что этот испуг и эта задавленность будут проявляться в определённых искажениях детского поведения. В потере мотивации к учёбе, например, или в потере интереса к жизни и т. д. и т. п. В конечном итоге такое состояние может вылиться в психическое расстройство. Либо возникнет очень серьёзный подростковый бунт – с уходом в иные компании, с желанием попробовать всё и вся. Это может начаться в любом возрасте, с двенадцати лет – во вполне православной семье, а к четырнадцати годам такой бывший православный ребёнок уже может стать вполне развращённым. И это реальность нашего времени, мы не можем сказать, что таких случаев мало, их слишком много, чтобы нам всерьез не беспокоиться об этом.

— Вы думаете, в  таком стремлении искусственно сделать подвижников из детей, своеобразно проявляется тщеславие из родных?

— И тщеславие, и фарисейство, и свое собственное непонимание веры. Часто все это складывается вместе, потому что взрослые люди, бывает, не понимают, в чём смысл их веры, в чём смысл их предстояния перед Богом, в чём смысл хождения за Христом. Потому они во внешних формах благочестия ищут успокоения своей религиозности, не понимая, что христианство — это всегда блаженное беспокойство, христианство — это всегда неуверенность в своей собственной правоте, в своей собственной добродетели, это всегда упование на Бога – но не в том смысле, что я ничего делать не буду, ничего делать не желаю, не хочу брать на себя ответственность за жизнь, пускай Бог обо мне попечётся.  Так случается, когда люди, недавно пришедшие в Церковь, с большим удовольствием слагают с себя всякую ответственность за жизнь, играя в игру «смирения-благословения».   Они всячески пытаются прожить так, чтобы «не дай Бог» не согрешить, потому что они к Богу, видимо, относятся весьма странно – будто Бог с какой-то «мухобойкой» караулит всякого согрешившего человека, и очень страшно попасть под эту «мухобойку».

Такое отношение человека к Богу, конечно же, никакого отношения ни к христианству, ни к нашей православной церкви не имеет. Даже если исповедующий такую «веру» человек выглядит внешне очень благочестивым. Этот страх жить, выражается в такой народной мудрости: «Побольше поспишь — поменьше согрешишь». Порой людям гораздо удобнее вообще как бы не жить, не ходить на улицу, ни с кем не общаться. «А вдруг я сделаю доброе дело, а у меня после этого будут искушения?!» До боли знакома такая мотивация для равнодушного бездействия: «Я буду делать добрые дела, а у меня будут потом искушения»…

— Встречается и такое суеверие: «Если я буду молиться за того или иного грешника, то потом дьявол мне так отомстит!..»

— Вот-вот! Это до боли знакомая «православная» интонация, которая говорит о том, что люди вообще не понимают, к какому Богу они пришли. Кого они боятся в этой жизни? Боятся, что сатана им за молитвы отомстит? Кто боится сатаны, тот не может любить Бога! Величайшая проблема нашего сегодняшнего церковного сообщества – неслышание, непонимание Евангелия, непонимание смысла причащения Святых Таинств, которые нам преподаются, и вообще непонимание своего места в Церкви. Люди дезориентированы и очень легко принимают обряд и наследуют традиции, и всякое изменение чего-то привычного мыслится ими как подрыв основ веры, как подрыв основ самой Церкви. И с пеной у рта крича о придуманной ими «апостасии» внутри  Церкви, эти люди будут думать, что так они борются за Церковь, за веру, потому что «не дай Бог что-нибудь случится». На самом деле под ними просто зашатался старый и неудобный стул, на котором они привыкли сидеть. И давно пора уже встать и идти вперёд.

МАНИПУЛЯЦИИ РЕБЕНКОМ

— Батюшка, наверное, этим самым духом пропитаны люди, которые говорят: «надо постить ребёнка». Откуда появилось такое странное, мягко говоря, понятие – «постить ребёнка»? Ведь пост – это же личный ПОДВИГ во имя Бога, дело сознательного выбора человека! Как можно «постить» маленького ребёнка, младенца, который ещё и не понимает ничего?..

— Ну, вот это как раз и есть непонимание того, в чём смысл поста: когда ребёнка «постят», когда ребёнка «замаливают», когда ребёнком манипулируют. Ведь это же на самом деле манипуляции, которые могут происходить в нерелигиозной семье, но в религиозной семье это тем более страшно, что здесь инструментом манипуляции являются очень важные, истинные, глубокие и очень дорогие вещи, которые в этот момент лишаются своего смысла, искажаются. Вся история богоборчества связана с такими жесткими семьями. Богоборцы вышли из детей, которых в своё время «постили», которых заставляли стоять по струночке, не заботясь, что в это время происходит в душе ребенка… Мы же видим, что главные противники Церкви, главные хулители Христа и самые жестокие гонители христиан в период советских гонений на Церковь – это бывшие учащиеся семинарий, нередко дети священников, то есть те, которые очень хорошо всё знали изнутри и понимали, как можно ударить побольней.

— Можно ли сказать, что в тех неофитах, которые снова наступают на те же грабли, формируется некий сектантский дух?

— Да, увы, именно так – сектантский, нехристианский, абсолютно не евангельский дух. Говоря об этом, я всё время пытаюсь как-то апеллировать к Евангелию. Но Евангелие многие почти не прочитывают, оно – почитаемое, но не читаемое. Мы целуем Евангелие, и внешне с благоговением, а что там внутри…

«Как вы молитесь?» — спрашивает священник, — «Батюшка, я прочитала вечерние молитвы, одну главу Евангелия и две главы Апостола». Это одна из форм, так сказать, вычитывания молитв. То есть я прочёл какую-то там главу Евангелия, не важно, что там, я её прочёл – я своё Богу отдал, я с Богом расплатился. А дальше уже ничего не важно. А так вот просто читать Евангелие, чтобы с Богом пообщаться, чтобы вообще Бога услышать, чтобы поставить себе цели, понять: где я в Евангелии, ведь в Евангелии это написано про меня, значит, я должен быть где-то в Евангелии тоже?

Пост же не должен вводить человека в фарисейское состояние: мы друг друга постим, мы постимся, мы ничего не едим, мы такие строгие, неприступные, телевизор не включаем, не дай Бог что-нибудь такое, даже по телефону меньше разговариваем, всё так строго-престрого…

А по сути своей — это путь в никуда, если мы во время поста не войдем в Евангелие, не увидим, не ощутим себя в евангельских событиях.  Взять шестую неделю поста, она ещё не Страстная, но она уже называется, начиная с понедельника, «неделя ваий», неделя «Вербного воскресенья». Уже в понедельник все каноны, все богослужения говорят о том, как Господь потихонечку идёт воскрешать Лазаря, как Господь, шаг за шагом, день за днём приближается к Вифании, к Марии и Марфе. И вот кульминация наступает во время Вербного воскресенья, и мы «яко отроцы победны знамения носящее»… И мы сейчас идём за Христом и мы сейчас примем на себя вместе с Ним все эти поношения, т. е. и в этот момент все — вся Церковь открывается как Церковь в Евангелии, — и только мы заходим в Страстную седмицу, как в Евангелие, – как  вдруг всё оживает и мы уже в Иерусалиме, а не в Москве, т. е. мы в Москве, но и в Иерусалиме тоже! И каждый день надо идти  идём этим евангельским путем – так, будто Христос рядом….

— Потрясающе, конечно, когда человеку удаётся хотя бы раз так пережить это за Великий пост, почувствовать на себе это…

— Если ни разу это человек не пережил, если человек так ни разу не вошёл в Евангелие, если со Христом рядом не стоял, он никогда не сможет своих детей привести ко Христу, он никогда их не сможет воспитать христианами, даже если он будет их «постить» и всячески по-другому мучить святыми прекрасными вещами. При такой установке родителям даже в голову не приходит, что их ребенок может сам свободно определять – конечно, с их помощью – в чем во время поста он может себе отказать, какое посильное молитвенное правило взять на себя.

— Но, тем не менее, особенно в провинции, родителям приходится сталкиваться с такими строгостями, и иногда со стороны священников. Скажем, у ребёнка сильное малокровие и необходимо мясо и молоко, есть необходимо то, что назначит врач-диетолог, а священник иногда всякие прещения накладывает, не допускает «непостившихся» детей к причастию.

— Иногда просто ужасные вещи происходят. Кроме того принято, что всех детей почему-то надо исповедовать перед каждой литургией – непонятно зачем. Разве семилетнее дитя способно так грешить еженедельно, что его надо обязательно (если причащать) каждую неделю приводить на исповедь? Чтобы дети что-то придумывали, а потом и начинали играть в эту игру, придуманную взрослыми? Для чего?

Почему священник может спросить у ребёнка, «вычитал» ли он причастное правило? «Вычитал». А взрослый-то все в этом правиле на церковнославянском языке понимает?

— Семилетний ребёнок три канона должен перед причастием прочитать!

— Есть и такие нелепые требования! Нет никаких церковных постановлений, что исполнение полного правила является условием для причащения, тем более ребенка. Никто также не знает, почему это является условием. Человек, конечно, должен потрудиться для Бога, но у всех разная жизнь… Поэтому здесь я могу посоветовать только одно: вы, если один раз столкнулись с такими непосильными для ребенка требованиями, больше не ходите к такому священнику, ищите другие приходы. Я понимаю, что если это в провинции, где один храм на маленький город и на все окрестные сёла, тут уж ничего не поделаешь… Приходской священник становится духовником поневоле. Но, тем не менее, этого не надо бояться, надо просто по-христиански этому противостоять. Не надо бояться после службы подойти к священнику и с ним по этому поводу серьёзно поговорить.

— Ведь, в конце концов, не священник, а родители отвечают за здоровье ребёнка.

— Без всякого сомнения. Священник – это не какая-то неприкасаемая личность, которому родители не могут выразить своё сомнение, не могут обсудить какие-то острые моменты. И если священник семилетнего малыша после чашки молока (которое ему необходимо не только из-за болезни, но просто необходимо растущему организму) не допустил к причастию, то на это есть благочинные, есть епархиальный архиерей. Хотя, думаю, после разговора с родителями все разрешится. Если же священник не воспринимает слова родителей, если он коснеет в своём жёстком фарисейском, нелюбовном отношении к людям, если он отлучает от причастия, то правильно будет, если родители обратятся к благочинному с просьбой помочь и снять эти проблемы.

— Были моменты, когда девочка-подросток, одиннадцатиклассница, падала в обморок в Великий пост, потому что родители заставляли ее поститься так, как постится батюшка, а он перед причастием — три дня на воде и просфоре, это его личное правило…

— Как постится батюшка – вообще не должен знать никто. Если же люди знают, как постится батюшка – это что за рекламная акция такая?

А потом появляются «подражательные» строгости, когда людям, больным диабетом не разрешают причащаться, потому что они с утра принимали лекарство. Мы должны всё-таки понять, что самой важной святыней для нашей Церкви является человек. Если к человеку не относиться как к святыне, тогда ради чего происходит Литургия, ради чего жертва Христа? Если этого не понять, тогда мы живем ещё в Ветхом завете, тогда мы фарисеи в одеждах Христа, тогда это литургия ни для кого. Но разве может быть Литургия лишь способом привлечения прихожан, которые кладут деньги в кружку?! У нас сейчас много тяжёлых явлений, которые нам достались потому, что мы слепо стали копировать в начале девяностых годов формы жизни XIX века и думали, что XIX век – это чуть ли не идеал святости.

Когда стали издаваться святоотеческие книги, монашеские «Аскетические опыты», письма Феофана Затворника о духовной жизни – то все стали воспринимать эти письма XIX века как абсолютно чёткий, конкретный способ руководства в XXI веке. Но это же невозможно! Никто сейчас не лечит по рецептам врачей XIX века, никто не использует в медицине те способы, которые использовали в XIX веке, медицина шагнула далеко вперёд. Духовная жизнь в контексте сегодняшнего дня может и должна прислушиваться к традициям прошлого. Но вспомним, что Игнатий Брянчанинов в своё время переработал древнюю традицию для XIX века. А для нашего времени это блестяще сделал митрополит Антоний Сурожский. Это блестяще сделал отец Александр Шмеман. Вот те актуальные голоса православия, на которых сегодня, прежде всего, стоит нам ориентироваться в понимании своего места в Церкви.

Это нисколько не уничижает подвиг и мысли свт. Игнатия Брянчанинова и свт. Феофана Затворника. Но если мы будем превращать их учение в некую схему, то это может стать препятствием в движении ко Христу.

— В XIX веке не было страшного богоборческого  периода, который пережила  Церковь. Не было ни Интернета, ни таких жутких вызовов «постхристианской» цивилизации, когда ребёнок может сказать папе с мамой: «А сегодняшние нормы морали устарели». Попробуйте, найдите впрямую ответ у святых Отцов.

— Да, действительно, ребенок сейчас может повергнуть в шок родителей школьной новостью: «Сегодня нам рассказывали, что дядя плюс дядя – это семья».

«БОГОСЛОВИЕ» ВРАЖДЫ?

— И что делать, если ребёнок приходит с такими заявлениями? Где искать ответы на эти вопросы?

— Объяснять, рассказывать, разговаривать с ним.

— Говорить, что так сказали плохие дяди и тёти – психологи?

— Почему плохие? Надо объяснять иначе. Не всегда ребёнок знает, в контексте какой жизни он живёт. И здесь нужно не бояться с ребёнком говорить на эти темы – достаточно открыто и позитивно. Можно, конечно, объяснить и так: все вокруг враги, и только  мы всегда правы.  Это очень удобно! Войти в такое агрессивное состояние, когда всё время идёт война, и тогда это способ определённого самосохранения. Такой способ самосохранения существует, скажем, у старообрядцев, у них всегда состояние войны, они  консолидировались и всегда выживали за счёт того, что есть враги. И если настанет для них мир, тогда всё распадётся. Если не будет постоянного напоминания, что есть враги, которых мы не имеем права принять, любить – от старообрядчества ровно ничего не останется, они исчезнут как культурный этнос.

— Если человек, начитавшись псевдоревнительских сайтов, впитает такое сектантское сознание – своего рода «богословие» вражды, то это ведь беда, потому что — что он воспринимает мир как во всем враждебный ему, он воспринимает ближнего как врага, который посягает на его благочестие…

— Очень часто такой человек становится одним из главных объектов манипуляций, тогда он становится очень управляемым, послушным, потому что «Отечество в опасности», надо обо всём забыть и думать только о главном, без этого нет жизни… Свобода как раз и предполагает, что всё-таки образ врага – это не нормальная жизненная позиция. Ведь Евангелие нас призывает за врагов молиться, Евангелие уничтожает образ врага: если есть враг, то за него надо помолиться – и врага не будет… Евангелие не даёт возможности кого назвать не ближним, кого-то, так сказать, выключить из рамок твоей любви. Ближними оказываются совсем не ближние люди в Евангелии, самарянин оказывается ближним, тот, кто вообще по всем параметрам самый что ни на есть чужой, он оказывается ближним. Заповедь молиться за врагов лишает нас возможности создать образ врага, на кого можно было бы всё свалить и который был бы всегда хуже тебя.  Но такие образы всё время создаются, потому что так гораздо проще объяснять свои собственные ошибки, свои собственные недостатки.

— А как, не создавая образы врага, бороться с такими аморальными вещами которые ребёнок приносит из школы, от учителей, от психологов?..

— Надо понимать, что есть истина, отталкиваться не от врага, а от истины. В чём заключена истина и что такое грех, и как грех может поменять сознание человека, и как грех может обманывать, как может прельщать, как грех может облачаться в одежды правды – это очень важный и серьёзный опыт. Мы с детьми в старших классах читаем Авву Дорофея – и хотя это тоже XIX век, но, тем не менее, многое воспринимается нашими современниками, и на этом аскетическом материале с детьми в девятом или в десятом классе можно очень о многом поговорить. В том числе, например, что такое повреждённый человеческий внутренний мир, что такое внутренняя кривизна. «Кривое правило и прямое делает кривым», - есть такая замечательная пословица. На основе работ Аввы Дорофея можно объяснить, что с человеком сегодня происходит, что внутренняя кривизна всё, что вокруг человек встречает, искривляет…

Мне кажется, что здесь можно обратиться и к великой христианской сказке Ганса Христиана Андерсена. Про тролля, который хотел посмеяться над Богом, изобрёл такое кривое зеркало, которое, треснув, разбилось на маленькие осколочки – и они влетели у кого в глаз, у кого в сердце, и эти люди стали видеть мир по-другому. По-моему, это каждый поймет, как «вдруг» человек, сам по себе хороший, прекрасный, может вдруг исказить себя вот этим лукавым зрением. Через этот образ можно объяснять происхождение зла, непонимание других людей, прельщение их грехом, потому что грех всегда облачается в одежды правды, справедливости, всегда очень приятен для взора, для уха, для вкуса, иначе бы он никого не соблазнил.

— Вы считаете, что о том, что учитель неправ, можно говорить детям прямо и не бояться этого, да?

— Ну да, конечно. Сказать, что в этом случае учитель ошибается, потому что он не знает Бога, он не знает Священного Писания, это не его вина, это проблема сегодняшнего дня, о нём можно помолиться, а в спор с ним не надо вступать. Ведь мы знаем Бога, а учительница не знает. Она хорошо знает свой предмет, но когда она говорит о вещах духовных, она конечно, ошибётся, потому что не знает Бога.

— Как вы считаете, в какой мере допустимы физические наказания детей?

— В какой-то мере, да, допустимы. Но в определённой мере за определённые, очень серьезные поступки, в определённом состоянии духа. Наказывать можно без гнева, без желания отомстить «досадившему» чаду. Но это не должно быть единственным способом наказания и обязательно должно быть по делу, и обязательно –  справедливо. Наказывать расшалившегося ребенка, который находится на грани дозволенного, я думаю, надо даже раньше – пока он эту грань не перешел.

Я своих детей шлепаю время от времени. Иногда достаточно просто взять ремень в руки, чтобы решить проблему. Но это касается исключительно мальчишек. Девочек ни в коем случае (никогда!) физически наказывать нельзя. И никогда ребенка не должна физически наказывать мать, если есть отец. Поскольку женщина наказывает ребенка жестче, чем требуется, особенно когда находится в состоянии аффекта или доведена до бессилия. И потом она испытывает такие муки совести – даже содрогается порой от содеянного, что это кончается ласками, повышенным вниманием и участием, а то и слезами. Когда одно накладывается на другое – это совсем плохо… Лучше тогда не наказывать вовсе. Лучше перетерпеть, поставить ребенка в угол (если это отрок 7-9 лет).

Ну а если родитель все же «сорвался» – то можно извиниться перед детьми, но надо, чтобы это не было порывом «экзальтации». Нужно постараться, чтобы вначале ребенок сам попросил у родителя прощения. Можно подойти первым и постараться пробудить в ребенке желание попросить прощения – лаской, разговором, заглядывая друг другу в глаза, взывая к Богу, к совести.

– Можно ли предъявлять к подростку «взрослые» требования? В одной семье 15-летний мальчик по требованию отца строго держал Великий пост. Но, очевидно, еды его растущему организму не хватало. Однажды, будучи в гостях у нецерковной бабушки, он соблазнился котлетой, в чем честно признался отцу: «Папа, я не выдержал, съел котлетку у бабушки, уж очень кушать хотелось…» Отец стал гневно обличать сына: «Ты – слабак! Ты из-за своего чревоугодия Христа предал! Понимаешь, что ты теперь – предатель Христа?!» К чему приведут такие домостроевские установки?

—  Да какие там домостроевские! Просто здесь в отце, увы, взыграли амбиции: ребёнок не оправдал его надежд! «Я-то думал что он у меня во какой! А он, гад, не оправдал моих надежд».  Такие суровые слова о «предательстве Бога» звучат потому, что, по мнению родителя, сын лично его предал, то есть предал его амбиции, а значит –  и Бога предал в лице своего родителя… Увы, увы,  родители довольно часто любят играть роль Бога в своей семье.

«ДАЙ МНЕ МОЁ»,

ИЛИ КОЕ-ЧТО О ПОТРЕБИТЕЛЯХ БЛАГОДАТИ

— Как воспитать ребёнка, чтобы он не стал потребителем?

— Надо, чтобы сами родители не были потребителями. Тут никак по-другому не воспитаешь. Ребёнок воспитывается в подражании, потому что он подражательное существо. Весь процесс воспитания – это процесс подражания младшего старшему.

Есть и такая форма потребительства, как своеобразное  «коллекционирование» поездок  по святым местам — с детьми, понятно. А в каждой поездке – как можно больше храмов и монастырей успеть посетить, что «получить больше благодати». Потом человек порой вспомнить не может, где он побывал, к какой святыне приложился.

Так как сегодня  потребительство глубоко вошло в нашу жизнь, человек нередко и в Церковь приходит с невольной установкой тоже потреблять. Чтобы всё, что в храме доброго и хорошего, присвоить себе: дай мне моё. В общем, везде звучит одно и то же. Идёшь ли в супермаркет – чтобы ухватить себе кусок. Идёшь ли ты в Церковь: дай мне моё: здоровья дай, благодати побольше!

Самое печальное, когда человек идёт к причастию с подобными мыслями… Раньше, когда было мало храмов и они были битком набиты прихожанами, считалось, что после Причастия нельзя друг друга целовать, разговаривать с кем бы то ни было, к кому-нибудь подходить – благодать отнимут! И вот представьте такую картину: идет женщина, к ней подходит другая, чтобы поздравить с Причастием, а та отмахивается: «Не подходи ко мне!»

Мы говорим: хорошо часто причащаться. Да, очень хорошо, когда ты знаешь – зачем это делается. А когда ты приходишь к причастию, чтобы опять-таки присвоить себе божественную благодать и думать: чем больше, чем чаще я причащаюсь, тем мне будет лучше, — то в таком настроении часто причащаться нельзя. Хотя можно вычитать все каноны, 5 дней отпоститься и вообще жить очень строгой жизнью… Но если причастие использовать для себя как форму потребления благодати – то это всегда катастрофа!

Часто ли ты причащаешься или редко ты причащаешься? Вопрос в другом: с каким сердцем ты подходишь к причастию, потому что жизнь в Церкви – это исполнение по большому счёту той первосвященнической молитвы Христа, которой Он Своим ученикам читал перед Своими страданиями на Тайной вечере, когда Он обращается к Своему Богу-Отцу и говорит: всё Моё — Твоё, всё Твоё — Моё. И вот эти слова, собственно говоря, они обращены в Церкви Христом к человеку. Ведь Церковь, это когда Бог говорит человеку: всё Моё — твоё. А человек говорит Богу: нет, дай мне моё, мне всё Твоё не надо, мне надо только моё. Твоего — мне слишком много, Тебя слишком много в моей жизни, мне нужно от Тебя только это сейчас, а всё остальное, уж извини…

И он говорит эти слова, которые, в общем, говорит и блудный сын своему родителю. Раздели имение, дай мне моё. И, получив, уходит. «Получил и ушёл» - скверно, когда это распространяется на различные формы благочестия. «Дай мне моё» – только в контексте «свечечки и вербочки», в антураже сусального золота и благоуханного миро. Вот и всё. А смысла жизни в Церкви, когда «всё мое — Твоё» — нет. Замечательно, если человек способен Богу такие слова сказать: «Вся моя жизнь принадлежит Тебе, Господи. Нет ни одного уголочка, который бы я хотел утаить от Тебя, или, по крайней мере, я стараюсь открыть для Тебя все потайные уголки моего сердца!» И таким образом можно стать не потребителем, а можно стать раздаятелем. Вот как Апостолы берут пять хлебов, Христос благословляет и – хватает на всех и ещё остаётся. Умножается в щедрости. Все дары Божии, вся благодать Божия умножается тогда, когда её раздают. И это понятно становится и в процессе воспитания. Процесс воспитания – вот процесс наглядного обучения Евангелию через жизнь родителей.

Мы должны понять, что главное, с чем мы должны приходить в церковь – это желание Богу служить, а не желание Богом пользоваться.

По слову святого апостола Петра в его Соборном Послании (Первое Соборное Послание, 2-я глава, 9-й стих) «…и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный… Но вы – род избранный, царственное священство, народ святой…».

— К сожалению, батюшка, многие ошибки воспитания идут от неграмотности, в первую очередь, духовной неграмотности родителей.

— Скажем так: человек имеет право на ошибку, главное, чтобы он учился их исправлять… Главное — уметь в них признаваться – в ошибках по отношению к Богу, по отношению к людям, к своим детям, конечно. И тогда Господь поможет… И еще – и это самое главное! — очень сильно молиться за своих детей, все силы сердца направлять в эту молитву.

Беседу вела Алла Добросоцких.

 для издательства «Даниловский благовестник»