Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими. (Мф. 7,13)

 

Мы же, не смотря на то, что слышим от Самого Господа: «Внидите тесными враты, вводящими в живот», – предпочли путь широкий и пространный, ведущий в пагубу. За то, когда Он придет судить живых и мертвых, услышим от Него: «Отойдите от Меня проклятии».

                Прп. Максим Исповедник

Если мы обратимся к христианской литературе, например,  к такой книге, как «Учение двенадцати апостолов», то найдем  четкое определение, что есть два пути:  один путь – к жизни, а другой путь – к смерти, и различие между этими путями огромно. Да и  Евангелие,  книга вообще очень категоричная, говорит нам, что есть широкий путь и есть путь узкий. То есть, везде предъявляется это требование бескомпромиссного отношения к самому себе и к своему духовному подвигу. Но в жизни  столь  явных и очевидных  примеров абсолютной победы христианства в ком-либо из наших близких мы обычно  не  наблюдаем. Можно ли в связи с этим говорить о лицемерии, двойном стандарте или о двойной жизни христиан?

Вопрос этот очень важен, и суть  его заключается  в обретении смысла своей веры и в обретении вместе с верой самого себя.  Именно об этом чаще всего говорит нам Святое Евангелие: если клад находится на поле, то поле покупается ради этого клада; и продается все остальное ради того, чтобы  приобрести дорогую жемчужину. И прежде всего  важно определить,  насколько человек способен по-настоящему и до конца осознать свою верность Богу,  но не как уже осуществившуюся константу своего бытия,  а  как  желание этой верности: как  понимание того, что нет  другого бытия, как только бытия с Богом, не существует  иного  конечного осмысления  жизни, как только ее осмысления  в Боге, и нет   другой абсолютной истины,  кроме истины евангельской.

В Евангелии говорится, что нельзя служить одновременно двум господам, и это тоже  момент абсолютизирования единственного пути. Но случается так, как написано у апостола Иакова, что приходит человек с двоящимися мыслями и  изначально пытается служить двум господам. В этом случае вместе с истиной знания о Боге он несет в себе еще и другие «истины», которым  доверяет, но которых в Боге нет. Тогда вместе с верой во Христа и в Евангелие он пытается  одновременно верить в то, что может существовать какая-то «истина» и  помимо Христа,  что евангельская истина не абсолютна и требует дополнения в других религиозных и философских системах.

Подобная двойственность может быть связана с упованием на  внешние обстоятельства, скажем, на свой разум или человеческие отношения, или с  запутанностью в философских вопросах и попыткой  разбавить Истину  различными псевдодуховными «истинами»  и суевериями. 

Вера во Христа может быть не свободна от примесей язычества, в том числе интеллектуального, когда  представления о духовной жизни перемешаны со всевозможными мифами: культурологическими,   эстетическими, политическими,  национальными, – которые  мешают ему верить  в понятия,  определенные Евангелием. Например,  некоторые христиане не могут  принять вечность адских мучений,  так как их, так называемая,  интеллигентность  не позволяет  совместить наличие ада с Божиим милосердием. Другие же считают, что христианство может  осуществить себя только, скажем, как монархия. Эти и множество других мифов вынуждает людей представлять Бога таким, каким им больше нравится Его себе представлять.  

Помимо этого существует  эмоциональная сфера, сфера  нравственной жизни, и человек, желая  примирить свой  приход в Церковь с собственными  пороками и страстями, может пытаться одновременно быть с  Богом и жить по заповедям, и все-таки  оставаться немножечко прежним. Он не хочет принять Христа таким, каким Он  предстает перед нами в Евангелии и в учении Церкви,  потому что  держится за свои привычные представления и пристрастия.

Людей, заблуждения которых становятся  их принципиальной позицией, в том числе  религиозной, и абсолютизируемые гордыней навязываются уже, как учение церковное, называют еретиками. Человек, приходящий ко Христу, может внешне  быть христианином: исполнять  все церковные обряды,  соблюдать святые посты, ходить в храм, участвовать в Таинствах, – но его духовная жизнь   трансформируется таким образом, что его путь, как ему кажется, ко Христу будет постоянным поиском новых и новых самооправданий и апологий своим «истинам». И эти «истины» все время будут увеличиваться, а Христос будет умаляться, и в конечном итоге останется только ложь  с примесью христианства и  антуражем Православия. Это мы наблюдаем в таких  крайних проявлениях, как  демонстрации чернорубашечников, прикрывающих свой  дикий национализм святыми иконами.  Так именем  Христа пытаются прикрыть любые убеждения, от крайне правых до крайне левых, которые в конце  концов смыкаются в единодушной ненависти к Церкви и ко Христовой истине.

Такие наглядные проявления хорошо видны   со стороны. Но не так часто мы  замечаем то же самое в самих себе, когда так или иначе  пытаемся сопротивляться Церкви. И тогда путь, который мы выбираем, приходя к Богу,  становится широким путем,  сознательно  расширяемым  своими  собственными химерами, страстями, пристрастиями и  привычками, от которых  мы никак  не  хотим освободиться.

Есть два пути, – путь  жизни и путь смерти. Кто решительно вступает на один, тот нейдет по другому; кто же ступает то на тот, то на другой, значит неприурочен ни к одному; и куда придет – в царство или в муку – не видно, пока не изыдет он из тела. А там – Божий суд...

               Блаженный  авва Исаия

Придти к Богу невозможно без абсолютного обнищания.  Христос сказал богатому юноше:  Пойди, продай  имение твое и раздай нищим  <…> и приходи и  следуй за Мной (Мф. 19,21). Об этом же говорит и пятая глава книги Деяний святых Апостолов, когда Анания и Сапфира приходят и приносят Апостолам как бы все свое имение, а на самом деле – только часть его, утаивая что-то от Церкви, от Христа, от апостолов, желая оставить в себе немножко ветхого человека. Приходя к Богу, надо уметь совершенно обнищать, и именно с этого начинаются Заповеди Блаженства в Нагорной проповеди:  Блаженны нищие духом, ибо их есть Царсто Небесное (Мф. 5,3). За этим ли мы приходим в Церковь?

Состояние современной Церкви кажется мне тяжелым из-за того, что многие люди приходят в Церковь затем, чтобы что-то у нее взять и унести. А из Церкви ничего нельзя унести, можно только придти в Церковь и в ней жить. Об этом можно говорить долго, это касается  отношения ко всем Таинствам, и к Таинству исповеди, и к евхаристии. Участвующие в них люди часто не вполне осознают, что они делают, не понимают, что приходят ко Христу с тем, чтобы Христос за их большие и маленькие грехи заплатил Своей Собственной Кровью – ни больше ни меньше.

Когда мы читаем об узком и широком пути в Евангелии, мы думаем, что вот мы-то, верующие, узкий путь себе избрали,  а  широким идут  те, которые неверующие:  в храм не ходят, Евангелие не читают, в Бога не верят, –  в общем, не христиане…  А у нас, у христиан, путь  узкий,  мы   заходим тесными вратами...  Ничего подобного. И в христианстве мы часто выбираем себе  необыкновенно широкий путь, широченный, не спасительный совершенно. Чего мы в ищем христианстве? Не того, что мы станем другими, а что  нам станет комфортней. Ищем    хорошего к себе отношения от всех  людей,  безответственной жизни, возможности ничего ни для кого не делать: ни для храма, ни для ближнего, ни для дальнего, ни для кого.  Мы  приходим, чтобы нас в храме все понимали, чтобы  батюшка нас утешал, чтобы все прихожане  по первому зову прибегали к нам на помощь,  чтобы все было для нас. Но имеем ли мы право на какое-то утешение, или все-таки мы должны приходить в Церковь для  чего-то другого?

Хотя совершенно естественно  ждать от Церкви утешения, потому что тот, кто любит,  всегда  утешает того, кто страдает.  Приходя в  храм,  человек понимает, что это, может быть, единственное место на Земле, где ему не вправе  отказать в утешении, потому что Церковь  это утешение имеет,  и человек может получить его совершенно незаслуженно. Именно – незаслуженно, а в нашем сознании сложилось так, что мы ждем утешения, как чего-то совершенно законного, как будто это является обязанностью Христа и обязанностью Церкви. И не получив утешения, мы считаем себя вправе обижаться, отворачиваться  и искать его вне Церкви.

Принося себя в Церковь и трезво себя оценивая, какими мы себя приносим, и как Христос нас такими принимает,  мы можем испытывать только удивление, чувство собственного недостоинства и бесконечной благодарности.  А тот, кто испытывает такие чувства, не может ни требовать чего-то, ни предъявлять счетов, ни удивляться, почему с ним  обошлись не так, как он ожидал.

Да почему же должно стать легче в  Церкви? Наоборот!  Все Евангелие говорит нам о том, что это – узкий путь (см.:Мф.7,14)., … Пришел в Церковь – умри для мира, отвергнись себя, возьми крест свой (Мф. 16, 24), душу свою погуби (см.:Лк. 17,33)… Это для каждого христианина говорится. Этих слов почему-то никто слушать не хочет.

Таков сложившийся стереотип мышления у человека, приходящего в храм: после исповеди мне должно стать хорошо, легко и радостно. И в первый раз войдя в храм, принося свою  обвальную жизнь:  жуткую совершенно, в грехах, в поступках ужасных, не осознаваемых до конца, – люди приходят не с тем, чтобы разобраться, что они натворили,  а  с тем, чтобы сказать: «Мне плохо, я хочу, чтобы мне стало хорошо». Как приятно придти в храм время от времени,  исповедоваться, почувствовать: «Ух, как легко»,  – и продолжать жить обычной жизнью, совершенно не похожей на христианскую.

Но исповедь не обязательно должна приносить человеку наслаждение и удовольствие. Хотя об исповеди много сказано утешительных слов в  Евангелии, о том,   сколько на небесах  радости будет об одном грешнике кающемся (Лк. 15, 7). На небесах она действительно существует, но это не значит, что кающийся грешник приходит затем, чтобы эту небесную радость взять себе  и, отходя от исповеди как  ни в чем не бывало,  облегченно вздыхать: «Ну, слава Богу, все прошло, я все рассказал о себе  и теперь  ни за что  не отвечаю». Как будто Бог не все знает о человеке. Если бы мы себя видели, как нас видит Господь,  то просто не смогли бы существовать на Земле от отвращения к самим себе. Я    вокруг себя такого натворил, что мне плохо, но я прихожу  на исповедь и жду, что мне станет хорошо. Почему? Не для того дано  Богом это Таинство.  Если ты плохо поступил, то  живи с этим и научись переживать то, что ты сделал, как рану.

Каждый человек должен внимательно посмотреть на себя: насколько  его приход ко Христу,  его исповедание собственной веры  есть настоящее желание обнищать для Христа, отказаться от всего того, что  несешь в себе ложного,  не евангельского,  не того, что Церковь преподает, как идеал Истины.  Церковь это то место, где человек должен служить и приносить  себя в жертву Богу и людям, где он должен нести  свой крест, сораспинаться Христу,  быть мужественным, кровь свою за других проливать.

Конечно,  приход ко Христу не означает, что мы сразу становимся идеальными. Но  вопрос в образе нашего пришествия ко Христу:  готовы ли мы  по-настоящему обнищать, готовы ли  представить себя обнаженным перед истиной?  Не несем ли мы  в себе желание к этой истине прилепить несколько  ярлыков и сделать вид, что это тоже христианство.

Душа наша на свет является со старым; и если не отнять у нее этого старья, она так и останется старою, не вкусив новинки.

               Св. Феофан Затворник

Человека, который избрал себе широкий путь,  ветхий человек  не   мучит, он с ним примирен, и  жить ему более или менее  удобно. Самое главное, что в нем вызывает болезненность, это само учение Церкви, которое не совпадает с его ложными представлениями, и  с которым он  начинает  бороться,  воспринимая свой протест, как некий путь  борьбы за истину и свое несение креста. В остальном же, чаще всего  человека, который живет  иными идеалами и имеет  что-то еще, кроме Христа,   ветхий человек  не сильно тревожит.

Другое дело, если человек   приходит ко Христу действительно  с  желанием обнищания, если  евангельский юноша не уходит от Христа,  а все-таки готов раздать свое богатство нищим, если он окончательно решил для себя, что нет у него пути, кроме  христианского,  нет  никакой другой истины,  она ему не нужна,  ему хорошо со Христом, ему хорошо в Церкви. Теперь мы говорим о тех, кто сделал решительный шаг ко Христу, встал на  путь, который  потому-то и назван узким, что человек приходит с желанием истины, но ею еще не обладает.

В этот момент начинается протест ветхого человека, его стремление победить  человека нового.  Ветхий человек, по слову апостола Павла, начинает проявлять себя во всем своем безобразии, и его постепенное  истлевание  является наиболее  невыносимым и составляет основную тяжесть  узкого пути:   оно мешает нашей молитве, нам хочется  поскорее закрыть молитвослов и включить телевизор;   оно мешает нам соблюдать посты.  Эта внутренняя тяжесть  заставляет нас искать какого-то отдохновения, расслабления, удовольствия в чем-то таком же ветхом.

Неспособность справиться с ветхим  человек чаще всего и рождает уныние в наших сердцах и  тяжелую проблему,  как  соединить в себе категоричность  евангельских требований и себя самого. Пришел я ко Христу или не пришел? С Ним я или не с Ним, если  до сих пор остался  со всеми своими мерзкими привычками, с которыми   был и раньше, до Крещения?  Это состояние нашего возмущения, или уныния, или отчаяния, какой-то тяжести на душе,  – признаки истлевания ветхого человека.  Если мы чувствуем боль, значит ветхий человек в нас истлевает.  Значит, мы еще как-то живы, у мертвого ничего не болит.

Вот это и есть самая настоящая духовная борьба.  Запах гнили  ветхого человека часто лишает нас представления даже о своей настоящей вере, потому что он бывает  настолько   силен,  что кажется, будто эта ветхость  и есть мы сами.

 Ветхость часто нас побеждает, заставляет  возвращаться к себе прежним. И может так случится,  что человек-христианин поверит в свою ветхость, откажется о духовной борьбы, не  захочет идти ко Христу. Однажды придя  ко Христу, человек может вдруг оказаться без Него,  уйти восвояси и не вернуться. Блудный сын вернулся, а мог бы и не вернуться.  Случается и такое.

Евангельский сын уходит из Дома только один раз. И возвращается он к отцу в Дом тоже один раз. А я все время бегаю из  Дома и вокруг него. Не умею ни жить в нем, ни пасти свиней вдали от него.

                Арх. Иоанн Сан-Францисский

В известной притче о блудном сыне можно порадоваться разрешению этой тяжелой ситуации: все было так плохо, а стало хорошо. Все кончилось хорошо, потому что отец очень любит своего сына. Сын все расточил, а отец его все равно принял (см.: Лк. 15, 11-32)

Но не каждый, кто вот так уходит от Бога, бездумно расточая Его  дары, возвращается. Кто-то навсегда остается есть свиную пищу, которая к величайшему сожалению, многих устраивает.  Сын не мог с этим примириться, не мог насыщаться свиными рожками, а кто-то вполне может ими питаться, вполне может в этом  месиве копошиться, так что иногда не разберешь, где свиньи, а где люди.

Что такое эта «чужая страна», о которой говорит притча? Это не блудилища,  не какие-то страшные притоны разврата, это наш привычный мир, оставшийся без Бога, положивший законом своей жизни совсем другое: он жаждет другого, питается другим и кормит своих чад не тем,  что Господь нам подает, не тем, что приводит в жизнь вечную, а тем, что свиньи едят. И для многих христиан этот мир стал своим, не чужим. В Евангелии о нем сказано,  как о стране далекой, стране чужой. Мир – чужбина, а Отечество – Царствие Небесное. Отечество – это Церковь, это мир Христов, это закон Божий, – вот что такое Отечество наше, где Господь царствует, изгоняя из нас всякое самолюбие, всякое желание что-то по-своему сделать, чтобы мы сумели принять то, что Господь нам дает.

«Все Мое, – говорит Он сыну, – твое» (Лк.15, 31). Каждому из нас говорит Господь эти слова, и  каждый из нас поступает с Его дарами по-своему. Старший сын поступает по-своему. И младший сын поступает по-своему. А мы говорим: «Дай нам – мое, чтобы оно не  было нашим:  Твоим и моим, – а стало только моим». Мир  живет этим главным законом, чтобы твое было твоим, а мое моим: мои проблемы – моими, а твои – твоими; чтобы между людьми никогда не было никакого соединения. «Мое» – вот главное слово, пароль этого мира.

Если человек живет в таком мире, эта пища ему становится необходима и желанна, он  может ей насыщаться, чувствовать себя при этом совершенно комфортно, на своем месте: расширять хранилища, умножать это мое и вытеснять из своей жизни все остальное. Конечно, это лишь иллюзия:  насытиться этой пищей человек не может и всегда будет испытывать голод и жажду, но само чувство пожирания   становится привалирующим.

К сожалению, не каждый сможет очнувшись встать и сказать: «Что же я, безумец, делаю, ведь в доме отца моего все наше».

Эта притча нам для того и дана, чтобы мы  все-таки испугались очень простой вещи:  что страна далекая – моя,  этот мир чужой – мой, чтобы нам стало страшно, чтобы   мы очнулись, как этот блудный сын, нашли в себе силы встать, возненавидеть эту свиную пищу,  взглянуть на небо и сказать: «Отче, согрешили на небо и пред Тобою и не  достойны называться Твоими детьми. Прими нас хотя бы в число Твоих наемников», – и начать  свой путь к Богу, настоящий труд духовный, лишенный всякого саможаления, всякого, если хотите, утешения, для того только, чтобы мы смогли, подобно евангельскому сыну, воспрянуть и вернуться к Богу.

Умри для всего, что имеешь у себя, потом живи во Мне; изыди из ветхого мира страстей и потом вступи в новый мир духа  <…> Ветхому человеку невозможно ходить путем Христовым.

               Прп. Исаак Сирин

Мы должны очень хорошо понимать, с чем  связано наше состояние, в чем заключается наша двойственность:  в том, что мы путь не тот выбрали и  идем совершенно в другую сторону, удаляясь от Христа,  или же мы  идем ко Христу, но ветхий человек  заставляет нас быть прежними, постоянно  забываться и обманывать Христа.

 Да,  мы постоянно обманываем Христа. Мы постоянно хотим свернуть с этого пути, то и дело хотим не того, чего пожелали с самого начала.  Мы пожелали сначала одного, а потом постоянно желаем совсем другого. Это вопрос  духовной борьбы. Это вопрос искренности и понимания  того, что же все-таки мы выбрали.  Это вопрос нашей изначальной верности. 

Если человек в какой-то момент понимает, что он  просто банально не верен Богу,  то он может разобраться, кто в нем неверен. И если неверен ветхий человек, то бояться этого не надо, потому что  весь путь человека ко Христу – это постепенное умирание ветхого человека. 

Наша христианская жизнь, к величайшему сожалению, состоит из настроений  и порывов. Когда что-то с нами случается, и мы  вдруг делаем нечто хорошее,  то так собой становимся довольны и горды,  и этот порыв настолько нас вдохновляет,  что потом  на очень долгое время мы отходим от Бога, остаемся без Него до следующего раза, до тех пор, пока что-нибудь еще с нами случится. Таким образом не стяжать благодати. Таким образом стать христианином нельзя, потому что  христианин призван оставаться христианином всегда, каждое мгновение своей жизни. Именно этому учит нас Евангелие, когда говорит, что верный в малом и во многом верен (Лк. 16, 10),  что не доверяется большое тому, кто не может быть верен в малом.

Приходят люди на исповедь и каются в  одних и те же грехах, и отходят неисцеленные.  Казалось бы, разве благодать нам не подается  в Таинстве Покаяния?   Нам подается благодать, величайшая благодать, которая может из нас сделать  святых. А мы не умеем принять эту благодать. А мы отходим такими же, какими и пришли,  теряем ее по самой простой причине, – мы не верны Богу.  Мы не способны ему быть верными всегда,  служить каждый день, всегда быть одними и теми же. Мы очень переменчивые люди. Мы не очень верим, что Господь спасет нас, если мы возложим на Него все наше упование.  Каждый раз, когда дело доходит до главного, мы отворачиваемся от Христа.

Это и есть тема для исповеди: что нам мешает быть со Христом. Когда человек готовится к исповеди, ему по большому счету надо задать себе только один единственный вопрос,  но задать его  всерьез: «Что мне мешает быть со Христом? Кто мне сейчас мешает  быть со Христом?»  И в этот момент   ветхий человек   себя покажет.

Настоящий смысл Таинства Покаяния состоит в том, чтобы мы могли этого ветхого человека в себе истребить. Каждый раз снова и снова уничтожать его на исповеди,  исповедью попирать и побеждать, чтобы с каждой исповедью его  сила  истлевала и уничтожалась в каждом из нас.